Современные психоаналитики (Т . Огден, Р . Каэн, Ф. Ульоа и др.) подчёркивают, что межличностные отношения часто становятся сценой для разыгрывания ранних травматических сценариев. Особенно ярко это проявляется в парах, где один из партнёров несёт опыт бедности, нестабильности и нарциссических уязвимостей. В таких случаях привлекательный и успешный партнёр может переживаться одновременно как источник влечения и как угроза, что запускает цепь защитных механизмов — от идеализации и отрицания до проективной идентификации.
Современные психоаналитики, особенно те, кто работают на стыке психоанализа с культурной и травматической теорией, объясняют это явление через несколько ключевых механизмов:
1. Травма бедности как фоновая небезопасность:
Психоаналитическая литература (например, работы по “социальной травме”) указывает, что хроническая бедность формирует у субъекта постоянное ощущение нехватки и угрозы. Это переживание закрепляется в психике как «фон тревоги», где мир воспринимается как потенциально опасный. Внутренний объект «мир» не поддерживает, а скорее атакует или лишает.
В отношениях это переносится так: партнер становится фигурой, которая «может лишить» (бросить, предать, использовать). Отсюда вырастает страх близости: чтобы не попасть в зависимость, человек бессознательно предпочитает держаться на расстоянии.
2. Политическая нестабильность и параноидальные тревоги:
Жизнь в условиях политической нестабильности активирует у человека бессознательные параноидные позиции (по М. Кляйн). Когда государство или социум непредсказуемы, человек учится ждать нападения или предательства. Эта структура затем переносится на интимные отношения: «если система предает, то и близкий человек предаст».
Потенциально хороший партнер становится фигурой «опасного объекта» — не потому что он реально угрожает, а потому что психика встроила шаблон: угроза придет оттуда, откуда я жду поддержки.
3. Соединение социальной травмы и объектных отношений:
Аналитики (например, современные авторы в русле пост-объектных отношений: А. Грин, Дж. Митчелл) подчеркивают, что социальная среда не просто фон, а активный участник формирования внутреннего мира.
На пересечении психоанализа и attachment theory сегодня часто говорят: бедность и нестабильность усиливают формирование «дезорганизованной привязанности». Человек хочет близости, но одновременно боится ее. Он оказывается в ловушке: любое приближение вызывает желание защититься (часто в форме параноидальной тревоги).
Клинический пример. Женщина 35 лет, недавно переехавшая в Буэнос-Айрес из Венесуэлы, знакомится с мужчиной, который проявляет к ней интерес. Он воспринимает её как привлекательную, ухоженную, социально устойчивую. На первых встречах он неоднократно подчёркивает её внешнюю привлекательность и интерес к ней.
Однако сразу после признаний он внезапно дистанцируется: перестаёт писать, не отвечает на сообщения, откладывает встречи. Впоследствии, когда встреча всё же происходит, мужчина начинает рассказывать тревожные истории: что в Буэнос- Айресе небезопасно, что любой гость может обокрасть хозяина и “вынести всё из квартиры”. Эти высказывания вызывают у женщины сильный испуг и чувство собственной беспомощности.
Параллельно она замечает, что в публичных пространствах (например, в ночных клубах) мужчина активно общается с более поверхностными, “гламурными” девушками. Это контрастирует с его прежними словами о её привлекательности и вызывает у женщины чувство обесцененности.
Перенос (его отношение к партнёрше):
1. Идеализация и зависть — В начале отношений мужчина явно идеализирует женщину. Она для него — символ стабильности, ухоженности и успеха. Однако сразу после идеализации включаетсязависть: «она привлекательна, социально успешна, а я могу оказаться слабее или менее значимым». Это вызывает у него нарциссическую уязвимость, которая выражается в дистанцировании.
2. Страх близости — Его рассказы о возможных кражах отражают не реальную озабоченность безопасностью, а перенос: «если я откроюсь, меня используют, обманут, лишат чего- то». Женщина в его бессознательном становится потенциально опасной фигурой, которая может вторгнуться и обобрать.
3. Выбор поверхностного объекта — На фоне глубокой угрозы, которую несёт близость с ухоженной и стабильной женщиной, мужчина предпочитает объект, не вызывающий у него тревоги. Общение с “гламурной” девушкой позволяет оставаться в рамках нарциссической игры: обмен внешними атрибутами без риска эмоционального разоблачения.
Контрперенос (чувства женщины в ответ):
1. Испуг и чувство беспомощности — Слушая рассказы о кражах и небезопасности, женщина начинает чувствовать тревогу и уязвимость. Это реакция на его проективную идентификацию: он бессознательно помещает в неё свои страхи, чтобы самому от них избавиться.
2. Двойное переживание — С одной стороны, женщине приятно, что её привлекательность признаётся. С другой стороны, тревожно и обидно, что признания не переходят в устойчивые отношения. Возникает амбивалентное ощущение: «я желанна и одновременно отвергнута».
Их диалог с аналитическими комментариями:
Мужчина (осматривается, садясь на диван):
— У тебя очень красивая квартира. Честно говоря, даже слишком красивая. Тут прямо всё как в журнале… (Комментарий: начальная идеализация объекта — признание привлекательности и успеха женщины. Одновременно звучит подтекст зависти: «слишком красивая», то есть угрожающая его самолюбию.)
Женщина (улыбается):
— Спасибо. Мне важно, чтобы дома было уютно.
Мужчина (после паузы, понижает голос):
— Но ты должна быть осторожна. В Буэнос-Айресе всё не так безопасно, как кажется. Каждый раз, когда кто-то приходит в гости, всегда есть риск, что он может обокрасть, вынести что-то. Ты же понимаешь, стоит только отвернуться — и всё. (Комментарий: здесь проявляется проективная идентификация. Он помещает в женщину свои собственные параноидные тревоги. Его личный опыт небезопасности и бедности вытесняется и переносится на неё. Теперь это «её» тревога.)
Женщина (удивлённо):
— Ты думаешь, мне реально стоит этого бояться?
Мужчина (твёрдо, как будто учит):
— Конечно. Ты не должна доверять людям. Серьёзно, никого не приглашай. Особенно мужчин, которых ты мало знаешь. Город полон историй, когда выносили телевизоры, компьютеры… Лучше вообще никого не впускать. (Комментарий: речь приобретает характер морализаторского наставления, что защищает его от уязвимости. Он превращает женщину в ученицу, а себя — во «всезнающего», чтобы не оказаться в слабой позиции.)
Женщина (переводит тему, глядя на его фигуру):
— Ты, кстати, отлично выглядишь. Скажи честно, ты занимаешься спортом профессионально? С таким телом…
Мужчина (с усмешкой, отводя взгляд):
— Да что ты! Нет, всё натурально. Я просто всегда был крепким от природы. Даже диет никаких не держу, ем всё подряд. У меня метаболизм такой, что мышцы сами растут. (Комментарий: здесь ярко выражено отрицание. Он защищает нарциссический миф о своей исключительности и уникальных «генах».)
Женщина (с лёгким сомнением):
— Правда? Даже без специального питания?
Мужчина (твёрдо, но чуть раздражённо):
— Конечно. Я же говорю — это гены. Многие думают, что я на “химии”, но это всё зависть. Никакого тестостерона, никаких препаратов. Просто спорт и дисциплина. (Комментарий: Здесь проявляется проекция: он объясняет чужие сомнения «завистью», снимая с себя необходимость признать реальность. В этом месте усиливается ощущение недоверия у женщины, а у слушателя — чувство, что «что-то скрывается».)
Аналитический комментарий:
Мужчина признаёт привлекательность и успех женщины, но это вызывает у него зависть. Он переживает её как “слишком красивую, слишком успешную” — угрожающую его самолюбию.
Запугивание (“тебя могут обокрасть”) отражает его собственные параноидные тревоги, перенесённые на женщину. Теперь именно она чувствует беспомощность, которая принадлежит ему самому.
Его утверждения о “натуральных мышцах” — типичный пример отрицания. Очевидное (фармакологическая поддержка и строгая диета) отрицается, чтобы сохранить нарциссический миф о собственной исключительности.
Он объясняет чужие сомнения “завистью”. Так он снимает с себя необходимость признать реальность и помещает сомнение в других. Женщина испытывает испуг и недоверие. Её реакция — это не только её личные чувства, но и результат проективной идентификации: она начинает жить с его внутренними страхами, принятыми как свои.